Перейти к содержанию

Чертёж

Материал из Викицитатника
Чертёжная доска

Чертёж — точный графический конструкторский документ, содержащий изображение инженерного объекта (например, детали, сборочной единицы, изделия, здания, сооружения и т. п.), а также данные, необходимые для его изготовления, сборки, монтажа, упаковывания, строительства, контроля и др..

Стандартизация, правила, нормы при выполнении чертежей вырабатывались веками, и установившаяся в настоящее время система очень похожа во всем мире. История возникновения и развития науки об изображении предметов на плоскости берет своё начало в далёком прошлом. Появление чертежей связано с практической деятельностью человека — строительством укреплений, городских построек. Первоначально их выполняли прямо на земле. Но также археологами были обнаружены чертежи, выполненные на камне, папирусе, глиняных дощечках, пергаменте, а более поздние — на бумаге.

Чертёж в афоризмах и кратких цитатах

[править]
  •  

Если ты понял скрытый здесь смысл, зачем тебе образ нужен?
Если изучишь все чертежи, чувства твои в заблуждении пребудут.[1]:203

  Чжан Бо-дуань, Главы о прозрении истины <52 (36)>, 1075 г.
  •  

Различных сколько действ! и коль вторых причин!
Всему един чертеж! но коль по виду разно![2]

  Василий Тредиаковский, «Феоптия. Эпистола II», 1754
  •  

А вот для моего четверостишия
Никто мне не покажет чертежа.[3]

  Иван Елагин, «На пустыре, забором огороженном...», 1980
  •  

...распался бы чертёж, содеянный зрачком.

  Белла Ахмадулина, «Так запрокинут лоб, отозванный от яви...», 1987
  •  

Геометрия требует чертежа, и античные математики делали такие чертежи. Самым удобным и дешёвым способом было чертить на песке.[4]

  Владимир Успенский, «Апология математики, или О математике как части духовной культуры», 2007

Чертёж в научно-популярной литературе и публицистике

[править]
  •  

— ...Те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет, фигуры, три вида углов и прочее в том же роде. Это они принимают за исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни другим, словно это всякому и без того ясно. Исходя из этих положений, они разбирают уже все остальное и последовательно доводят до конца то, что было предметом их рассмотрения.
— Это-то я очень хорошо знаю.
— Но ведь когда они вдобавок пользуются чертежами и делают отсюда выводы, их мысль обращена не на чертеж, а на те фигуры, подобием которых он служит. Выводы свои они делают только для четырехугольника самого по себе и его диагонали, а не для той диагонали, которую они начертили. Так и во всем остальном. То же самое относится к произведениям ваяния и живописи: от них может падать тень, и возможны их отражения в воде, но сами они служат лишь образным выражением того, что можно видеть не иначе как мысленным взором.[5]

  Платон, «Государство», VI, 510c-511b
  •  

В этом мнении, пущенном в оборот на рынке нашей публичности, заключается великое заблуждение и обольщение. В силу этого мнения здравому смыслу, здравому взгляду на предмет, становится трудно проложить себе дорогу и пробиться сквозь предрассудок, ― и конкретное, реальное здравое воззрение уступает место воззрению отвлеченному от жизни и фантастическому; люди дела и подлинного знания принуждены сторониться от дела и теряют кредит перед людьми отвлеченной идеи, окутанной фразою. Напротив того, кредитом пользуется с первого слова тот, кто выставляет себя представителем новых начал, поборником преобразований, и ходит с чертежами в руках для возведения новых зданий. Поприще государственной деятельности наполняется всё архитекторами, и всякий, кто хочет быть работником, или хозяином, или жильцом, должен выставить себя архитектором. Очевидно, что при таком направлении мысли и вкуса открывается безграничное поле всякому шарлатанству, всякой ловкости лицемерия и бойкости невежества.

  Константин Победоносцев, «Московский сборник», 1896
  •  

Второе, что требуется от иллюстратора научной фантастики, — это умение быть чертёжником-конструктором, умение облекать технические идеи автора в плоть и кровь конструктивной, инженерной, строительной логики. Он должен иметь не только высокую графическую, чертёжную, но и техническую подготовку, быть знакомым со строительной техникой, с научной аппаратурой, по крайней мере, настолько, чтобы не делать явных ляпсусов в изображении ферм каких-нибудь грандиозных сооружений, мостов, башен. Пока, к сожалению, наши иллюстраторы, за малым исключением, не обладают даже и этим минимумом. Наиболее осторожные из них поэтому ограничиваются рисунком, мало чем отличающимся от исходного чертежа, в котором изобретатель или писатель только схематично оформляет идею. Таково изображение гигантской подковы (идея Циолковского) для опытов над силой тяжести в романе «Прыжок в ничто» (илл. № 3). Невозможно в короткой статье описать все научные и технические ляпсусы и развесистые «клюквы», которые преподносятся читателям нашими иллюстраторами научной фантастики.

  Александр Беляев, из статьи «Иллюстрация в научной фантастике», 1939
  •  

Конечная, ясная функция человека — работать, созидать, и не только себе одному на пользу, — это и есть человек. Построить стену, построить дом, плотину и вложить частицу своего человеческого «я» в эту стену, в этот дом, в эту плотину, и взять кое-что и от них — от этой стены, этого дома, этой плотины; укрепить мускулы тяжелой работой, приобщиться к ясности линий и форм, возникающих на чертеже. Ибо человек — единственное существо во всей органической жизни природы, которое перерастает пределы созданного им, поднимается вверх по ступенькам своих замыслов, рвется вперед, оставляя достигнутое позади.

  Джон Стейнбек, 1950-е
  •  

Вот «Пушкинская» и «Полянка». С точки зрения конструктораблизнецы. Едва ли не по одним и тем же чертежам сработанные станции. Колонные, глубокого заложения. А объемы кажутся разными. Тектоника! На «Полянке» немного ниже свод, и от этого чуть-чуть раздвинулись колонны. Станция зрительно стала шире. Не лучше оказалась, не красивее, а просто вышла другой.[6]

  Сергей Солоух, «Одна любовь, один проект», 2003
  •  

С 1712 года Пётр начал уделять пристальное внимание Петербургу, который постепенно приобретал столичный статус. В этом году по указу царя Доменико Трезини подготовил проект застройки Московской стороны, по которому между Невой и Большой перспективной дорогой (будущий Невский проспект) намечалось проложить десять параллельных линий. Землю разбили на одинаковые участки, на первой линии велели строить каменные или мазанковые здания, а позади ― деревянные. Вскоре подобные чертежи были разработаны и для остальных частей города.[7]

  — Татьяна Базарова, «Леблон нам не указ», 2007
  •  

Понимание того, в чём состоят задачи на построение, и в частности древняя задача о квадратуре круга, входит, на наш взгляд, в общекультурный минимум. Чтобы дать возможность читателю согласиться или не согласиться с этим тезисом, напомним необходимые сведения. Геометрия требует чертежа, и античные математики делали такие чертежи. Самым удобным и дешёвым способом было чертить на песке. Архимед, величайший учёный древности (да и не только древности!), был убит римским солдатом в 212 году до н. э., во время Второй пунической войны, на Сицилии, в своих родных Сиракузах. По преданию, солдат застал его на песчаном пляже и, взбешённый его словами «Не трогай мои чертежи!», зарубил мечом.
Основными элементами чертежей служили прямые линии и окружности. Для их вычерчивания имелись специальные инструменты. Таких инструментов было два: линейка, позволяющая проводить прямые, и циркуль, позволяющий проводить окружности. Под термином циркуль условимся понимать любое устройство, пригодное для заданной цели. Скорее всего, древнейший циркуль состоял из двух палок, соединенных верёвкой; одна палка («игла») втыкалась в песок в центре намеченной окружности, верёвка натягивалась, и второй палкой («писалом», «чертилом», «стилом») чертилась окружность с радиусом, равным длине верёвки.[4]

  Владимир Успенский, «Апология математики, или О математике как части духовной культуры», 2007

Чертёж в мемуарах и художественной прозе

[править]
  •  

Полковник Уолтер умер в тюрьме к концу второго года заключения. А что касается Холмса, он со свежими силами принялся за свою монографию «Полифонические мотеты Лассуса»; впоследствии она была напечатана для узкого круга читателей, и специалисты расценили её как последнее слово науки по данному вопросу. Несколько недель спустя после описанных событий я случайно узнал, что мой друг провел день в Виндзорском дворце и вернулся оттуда с великолепной изумрудной булавкой для галстука. Когда я спросил, где он её купил, Холмс ответил, что это подарок одной очень любезной высокопоставленной особы, которой ему посчастливилось оказать небольшую услугу. Он ничего к этому не добавил, но, мне кажется, я угадал августейшее имя и почти не сомневаюсь в том, что изумрудная булавка всегда будет напоминать моему другу историю с похищенными чертежами подводной лодки Брюса-Партингтона.

  Артур Конан Дойль, «Чертежи Брюса-Партингтона», 1917
  •  

Невидимая точка под невидимым отвесом материализируется в сознании конструктора Гука: он как бы выдвинул ее из темноты, из потерянного в звездах горизонта, и поставил перед собой. От красной точки внизу, теперь передвинувшейся вправо, от Полярной звезды, от созвездия Медведицы, от Юпитера, от Венеры, от самого конструктора Гука протянуты к основанию отвеса прямые, безупречные линии, воздвигнут невидимый, но стройный чертёж. Этой ночью конструктор Гук впервые так восхищенно ощутил непререкаемую гармонию природы. Он видел карту небесных полушарий, рассеченных Млечным Путем; он восстанавливал контуры Геркулеса, Дельфина, Пегаса, классической Лиры в когтях Орла, Павлина, Кентавра и Козерога, мифологическую фантасмагорию образов; видел античные группы древних астрономов, склоненных над вычислениями, видел суровых пифагорейцев, окруживших величайшего из учителей… На всю жизнь конструктор Гук сохранит воспоминание об этой ночи, о неповторимом слиянии времен и пространств в одно нераздельное целое. Красная точка форта медленно увеличивалась и наконец распалась на несколько точек.[8]

  Юрий Анненков (Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
  •  

Адамчик приходил раньше от нечего делать. Бегал вокруг фонтана, чтобы согреться. У скамеек ползали разноцветные дети. Адамчик останавливался, смеялся.
Не трогай, пожалуйста, моих чертежей, — попросил его тихий голос. Адамчик посмотрел вниз. Он стоял на круге, похожем на велосипедное колесо.
— Это не я первый сказал, — объяснил толстый мальчик в сером пальто. — Это в древности сказал Архимед. Адамчик прыгнул в сторону, глядя на розовые щёки. Черные глаза мальчика виновато мигнули.
— А что это?
— Это — очень интересная теорема, и я пытаюсь ее решить, — объяснил мальчик.
— Получается? — спросил Адамчик.
— Пока нет. Хочешь мне помочь?[9]

  Рид Грачёв, «Адамчик», 1962
  •  

В автобиографической части Книг Боконона он приводит притчу о глупости всякой попытки что-то открыть, что-то понять:
«Когда-то в Ньюпорте, Род-Айленд, я знал одну даму епископального вероисповедания, которая попросила меня спроектировать и построить конуру для её датского дога. Дама считала, что прекрасно понимает и бога, и пути господни. <…>
И однако, когда я показал ей чертёж конуры, которую я собирался построить, она мне сказала:
— Извините, я в чертежах не разбираюсь.
— Отдайте мужу или духовнику, пусть передадут богу, — сказал я, — и если бог найдет свободную минутку, я не сомневаюсь — он вам так растолкует мой проект конуры, что даже вы поймете.
Она меня выгнала. Но я её никогда не забуду. Она верила, что бог гораздо больше любит владельцев яхт, чем владельцев простых моторок.

  Курт Воннегут, «Колыбель для кошки» (глава 2), 1963
  •  

Он инженер. Он не засиживается: он выполняет, разумеется несложные, чертежи по желанию заказчика, но в основном следит, как воплощаются эти чертежи в дереве, и вот он бродит по цеху, высокий и грузный мужчина, иногда отпускающий тихие шуточки, которые не имеют успеха. О том, что у Михайлова не было или почти не было претензий к судьбе и спроса к собственной личности, свидетельствует и его юность: кончал он строительный вуз, но, вместо того чтобы возводить какие-то там мосты на Волге или какие-то там ансамбли санаториев в Пятигорске, Михайлов вдруг оказывается здесь же, в Москве, на мебельной фабричонке ― и это именно вдруг… Некоторым мебельная фабрика казалась удручающей прозой.[10]

  Владимир Маканин, «Отдушина», 1977

Чертёж в поэзии

[править]
  •  

Колико зримых Солнц! Земель колико нижных!
Колико тварей всех! родов коль непостижных!
Счетаний коль взаем! колик исправный чин!
Различных сколько действ! и коль вторых причин!
Всему един чертеж! но коль по виду разно!
О! промысл, всё ж со всем не втуне и не праздно!
А под одною всё то хлубию на взгляд!
Объемлется одним тот обыдом весь ряд![2]

  Василий Тредиаковский, «Феоптия. Эпистола II», 1754
  •  

— А ты, мой сын, чем занят? Это что?
— Чертёж земли московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса,
А вот Сибирь.[11]

  Александр Пушкин, «Борис Годунов», 1825
  •  

«Noli tangere circulos meos!»
― He касайся моих чертежей, ―
Не смывай их, о девушка Эос
Из-за влажных ночных рубежей!
Роковые колышутся зори,
Непогодою дышит восток,
И приливное рушится море
На исчерченный за ночь песок.
Под веслом со случайной триремы
В Архимедовой мудрой руке
Непонятный узор теоремы
Возникал на прибрежном песке.[12]

  Марк Тарловский, «Песок», 4 марта 1925
  •  

Поройся у меня, ― найдешь
В глуби потрепанных тетрадей
И эротический чертёж,
И формулу, где бредит радий.

  Георгий Шенгели, «Так нет же! нет же! нет же! нет!..», 1933
  •  

Серебросталью с отливом сизым,
В строгом безмолвьи пугая рожь,
Стои́т идея. Конструктивизм.
Гигантом шагнувший в поле чертёж.
Железный чертеж в голубой атмосфере
Зияет, с природою породнясь!
Не это ли нас отличает от зверя?
Не это ли с богом равняет нас?
И все ж пред ним пресмыкаться не будем.
Да, музыкальность! Чертёж как гимн!
Но что за богатство несет он людям,
И если несет, то каким?
Увы ― об этом не спрашивай. Тайна.
Иначе нельзя: божество!
Над ним небес голубое таянье,
Желтая золоть вокруг него,
Дальше ― грядки, какие-то овощи
(Нищий фольварк уныл и убог.)
А он стоит ― стальное чудовище,
Металлический бог.[13]

  Илья Сельвинский, «Фашизм — это война», 1936
  •  

Но, словно чертёж последний вычерчивающий Архимед,
и знающий, и не знающий, что враг уже за спиною,
и думают, и не думают люди
про гонку ракет,
и ведая, и не ведая, что миру делать с войною.[14]

  Борис Слуцкий, «Ракеты уже в полете, и времени вовсе нет...», 1973
  •  

Но, впрочем, древними преданьями
Мы не насытимся, увы,
И новыми похожи зданьями
Предместья Рима и Москвы,
Хоть вдалеке едва заметная
Еще и видится в бинокль
Сицилия с несытой Этною,
В чей кратер прыгнул Эмпедокл,
И дарит нам расчёт уто́нченный
Проектов всяческих и смет
Бессмертный, будто не приконченный
Над чертежами, Архимед.[15]

  Леонид Мартынов, «На лайнере благоразумия», 1977
  •  

А в центре пустыря начальство высшее
Стоит, над чертежами ворожа,
А вот для моего четверостишия
Никто мне не покажет чертежа.[3]

  Иван Елагин, «На пустыре, забором огороженном...», 1980
  •  

Каменный шприц впрыскивает героин
в кучевой, по-зимнему рыхлый мускул.
Шпион, ворошащий в помойке мусор,
извлекает смятый чертёж руин.[16]

  Иосиф Бродский, «В окрестностях Александрии», 1982
  •  

Так запрокинут лоб, отозванный от яви,
что перпендикуляр, который им взращён,
опорой яви стал и, если бы отняли,
распался бы чертёж, содеянный зрачком.

  Белла Ахмадулина, «Так запрокинут лоб, отозванный от яви...», 1987
  •  

Рожденная в воображеньи,
которое переживешь,
ты ― следующее движенье,
шаг за чертёж
естественности, рослых хижин,
преследующих свой чердак, ―
в ту сторону, откуда слышен
один тик-так.[16]

  Иосиф Бродский, «Архитектура», 1993
  •  

Сеть, что разорвана сонмом стрижей,
Скоро сомкнётся, и свет Твой затмится…
Только не трогай моих чертежей,
Где проступают любимые лица.
С каждой весной холодней и нежней
И ослепительней взгляд Твой упорный…
Только не трогай моих чертежей
Замков воздушных и замыслов черных.
Этих набросков и грез, миражей
Жизнь моя полнилась светлой волною…
Но отступлюсь от своих чертежей
Перед зовущей Твоей тишиною.[17]

  Галина Иванченко, «Сеть, что разорвана...», июль 2005 г.
  •  

Один лишь чертёж,
Только замысел созвездия Ориона, ―
Доказательство Божьего бытия.
И другого не надо. Наглядно и строго.
Если б волки завыли на всходящего Бога,
Принялась с ними выть бы и я.
Если б волки завыли,
Если б птицы запели,
Я б подпела им в тон,
Глядя, как по невидимой цели,
Сквозь серебристые ели
Бьет трёхглазой стрелой Орион.[18]

  Елена Шварц, «Морозная ночь», 2010

Чертёж в пословицах и поговорках

[править]
  •  

В четверг четвёртого числа, четыре четверти часа, четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка чертили чёрными чернилами четыре чертежа, чрезвычайно чисто.

  Русская скороговорка

Источники

[править]
  1. Чжан Бо-дуань, перевод Е.А.Торчинова Главы о прозрении истины. — СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1994. — 344 с.
  2. 1 2 В. К. Тредиаковский. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. — М.-Л.: Советский писатель, 1963 г.
  3. 1 2 Елагин И.В. Собрание сочинений в двух томах. Москва, «Согласие», 1998 г.
  4. 1 2 Успенский В.А. «Апология математики, или О математике как части духовной культуры». — М.: журнал «Новый Мир», № 11-12, 2007 г.
  5. Платон. Сочинения в четырех томах. Т. 3. Ч. 1. СПб., 2007. С. 346-347.
  6. Сергей Солоух «Одна любовь, один проект». — М.: «Октябрь», №4, 2003 г.
  7. Татьяна Базарова. «Леблон нам не указ». — М.: «Родина», № 7, 2011 г.
  8. Анненков Ю. П. «Повесть о пустяках». — М: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001 г.
  9. Рид Грачёв, Сочинения. — С.-Пб: Издательство журнала «Звезда», 2014 г. — 658 с. — ISBN 978-5-7439-161-6
  10. Маканин В.. Удавшийся рассказ о любви. — М.: Вагриус, 2000 г.
  11. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: в шестнадцати томах, Том 1.
  12. М. А. Тарловский. «Молчаливый полет». — М.: Водолей, 2009 г.
  13. И. Сельвинский. Избранные произведения. Библиотека поэта. Изд. второе. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
  14. Б. А. Слуцкий. Собрание сочинений: В трёх томах. — М.: Художественная литература, 1991 г.
  15. Л. Н. Мартынов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1986 г.
  16. 1 2 Иосиф Бродский. Собрание сочинений: В 7 томах. — СПб.: Пушкинский фонд, 2001 г. Том 1 Ошибка цитирования Неверный тег <ref>: название «брд» определено несколько раз для различного содержимого
  17. Ирина Ярославцева. Очарованный читатель (памяти Галины Иванченко). — М.: Знание-сила, № 1, 2012 г.
  18. Елена Шварц. «Перелётная птица (последние стихи)». — СПб.: Пушкинский фонд, 2011 г.

См. также

[править]